Studia z Dziejów Rosji – tom 43 – Streszczenia



Michał Keller


Współpraca Sztabów Głównych Polski i Rumunii w latach 1922–1927. Studia operacyjne

The Cooperation of the General Staffs of Poland and Romania in the Years 1922–1927. Operational Studies


Soviet policy in relation to neighbouring countries, especially Poland and Romania, inclined both governments to develop military cooperation and prepare themselves for eventual Bolshevik aggression. Warsaw and Bucharest signed a number of political and military conventions, in this way protecting their eastern frontiers. Military conventions from 1921 and 1922 created the foundations of Polish–Romanian cooperation for the whole interwar period. they were supplemented by seven operational studies, devised at the time of special planning conferences held in Warsaw and Bucharest so that the ensuing pacts were of a merely corrective nature. The special studies foresaw assorted forms of attack launched by Bolshevik Russia against Poland or Romania. Prepared by the general staffs of the two countries, they defined the potential and tasks of both armies in case of Soviet aggression, and were treated as part of a military alliance. the enormity of the work accomplished by both states in the discussed period is evidenced by the number of examined instances of Red Army onslaughts and thus the tactics of the allied armies. Observing the political events of the interwar necessary and proved beneficial for both countries.

Translated by Aleksandra Rodzińska–Chojnowska


Сотрудничество Главных штабов Польши и Румынии в 1922–1927 гг. Опертивные исследования


Политика СССР по отношению к сопредельным государствам, особенно к Польше и Румынии, склонила оба правительства к развитию военного сотрудничества и подготовке к возможной агрессии со стороны большевиков. Варшава и Бухарест подписали ряд политических договоров и военных конвенций, обеспечивая таким образом свои восточные границы. Военные конвенции 1921 и 1922 годов положили основы под польско–румынское военное сотрудничество на весь период межвоенного двадцатилетия. Они были дополнены семью оперативными исследованиями, разработанными во время специальных планификационных конференций, которые состоялись в Варшаве и Бухересте, так что последовавшие военные соглашения носили лишь корректурный характер. Упомянутые специальные исследования предусматривали различные варианты нападения большевистской России на Польшу либо Румынию. Будучи разработаны двумя Генеральными штабами, они определяли возможности и задачи обеих армий в случае советской агрессии и рассматривались как часть военного союза. О весьма широком масштабе военных разработок двух государств в данный период свидетельствует многочисленность рассматриваемых вариантов наступательных действий Красной Армии, а, следовательно, и тактики союзных армий. Следя за политическими событиями межвоенного периода, мы видим, что польско–румынский союз был нужен и приносил выгоды обоим государствам.

Перевел Игорь Закшевский




Henryk Walczak

Przedłużenie przymierza Polski i Rumunii a kwestia rokowań o pakt o nieagresji z ZSRR (1930–1931)

The Prolongation of the Polish–Romanian Alliance and Negotiations on the Non–aggression Pact with the USSR (1930–1931)


A presentation of the course of the negotiations conducted by Poland and Romania about the revival of an alliance as well as their impact on the establishment by both those states of grounds for negotiations relating to a non–aggression pact with the Soviet Union during the early 1930s. In November 1930 Soviet diplomats suggested to the Polish side a non–aggression convention. Warsaw intended to embark upon the negotiations, but at the same time wished to ensure the possibility of an identical pact with Romania and the Baltic states. While making such a proposal in Bucharest, Polish diplomats stressed the special importance of an immediate prolongation of the Polish–Romanian alliance, which terminated in March 1931. The Polish negotiators demonstrated far–going concessions, probably in order to win over Romanian support for their project of a non–aggression pact with the Soviet Union. The two allies signed the guarantee treaty on 15 January, and the military convention — on 30 June 1931. After a discussion and partial acceptance of the Romanian reservations, the contents of a project of the non–aggression pact were formulated in July 1931; for each of the parties the pact was to act as a foundation for future negotiations with the USSR.

Translated by Aleksandra Rodzińska–Chojnowska



Продление союза Польши и Румынии и вопрос переговоров о договоре о ненападении с СССР (1930–1931 гг.)


В статье представляется ход переговоров Польши и Румынии о обновлении союза и их влияние на определение обоими государствами общей плоскости переговоров о договоре о ненападении с СССР в начале тридцатых годов XX в. В ноябре 1930 г. советская дипломатия представила Польской Республике предложение о заключении договора о ненападении. Варшава, намереваясь вступить в переговоры, в то же время хотела обеспечить присоединение к такому договору Румынии и прибалтийским государствам. Предлагая в Бухаресте такое решение, польская дипломатия указывала на особое значение, придаваемое ею в этих обстоятельствах немедленному продлению польско–румынского союза, срок действия которого истекал в марте 1931 г. В переговорах, особенно когда дело касалось военного соглашения, Польша проявляла значительную уступчивость, чем, по–видимому, желалось получить одобрение Румынией польского проекта договора о ненападении с Советским Союзом. Гарантийный договор между двумя союзниками был подписан 15 января, а военная конвенция 30 июня 1931 г. После обсуждения и частичного одобрения румынских оговорок, в июле 1931 г. было установлено содержание проекта договора о ненападении, который для каждого из государств должен был стать основой для переговоров с Советским Союзом.

Перевел Игорь Закшевский

Magdalena Romanowska
Słowianofile i staroobrzędowcy. Próba interpretacji

Slavophiles and Old Believers. An Attempted Interpretation

In europe assorted national conceptions appeared in the course of the nineteenth century, while in russia they were associated with the Slavophile movement. the difference lies in the fact that european romanticism opposed old religious forms, and aimed at a revival of religion and the creation of a new synthesis. the Slavophiles deprived romanticism of all anti–Christian features and inscribed it into the christian vision of the world. By considering the Slavophiles not so much from a european perspective but that of european history, we are entitled to speak not about the birth but about the renascence of the idea of the nation. although the Slavophiles made use of the methodology of German philosophy, the ideas which they applied were actually those of the old believers. as a rule, they perceived the orthodox church and the obshchina as different, each calling for a separate interpretation. by taking into account the impact of the old believers, it becomes possible to conduct a new interpretation — the commune is no longer merely an intellectual construction but an actual historical fact. in the obshchina the Slavophiles discovered the realisation of the ideals of old rus’, with the axis of national life being the organic unity of the obshchina, the sobor, and the church.
Translated by Aleksandra Rodzińska–Chojnowska
Славянофилы и старообрядцы. Попытка интерпретации

Национальные концепции появляются в Европе в XiX веке. В России эта идея связана со славянофильством. Разница состоит в том, что европейский романтизм возникал в оппозиции по отношению к старым религиозным формам, стремясь к возрождению религии и выработке нового синтеза. Тем временем в концепции славянофилов романтизм лишается всех антихристианских свойств и органически вписывается в христианское видение мира. Рассматривая славянофильство в перспективе не столько европейской, сколько российской истории, можно говорить не о рождении, а о возрождении идеи нации. Славянофилы использовали методологию немецкой философии, но их идеи были, в сущности, идеями старообрядцев. Обычно церковь и община в их концепции воспринимались как разные быты, каждый из которых требует особой интерпретации. Учитывая влияние мысли старообрядцев, мы имеем возможность проведения новой интерпретации — сельская община это уже не столько интеллектуальный конструкт, сколько действительный исторический факт. В общине старообрядцев славянофилы отыскали осуществление идеалов древней Руси, кзации национальной жизни становится органическое единство общины, собора, церкви.
Перевел Игорь Закшевский

Agnieszka Kastory
Problem obecności Niemiec w komisjach dunajskich w okresie międzywojennym

The Presence of Germany in the Danube Commissions during the Interwar Period

Germany was not part of the post–world war i international Danube commission or the European Eanube commission, but Bavaria and Württemberg acted as members of the former as states situated on the river. Once the resolutions of the Weimar constitution restricted the rights of the German lands in favour of a federation, there arose the problem of the Bavaria and württemberg delegates. The controversy about the character of the German delegation was settled by a political agreement, but in 1934 it flared up once again once the reich assumed the rights of the German lands. Germany claimed that the delegates, who had at their disposal two votes, had represented the state in the international Danube commission and it intended to preserve this state of things. The remaining commission members protested against granting the two votes, and proposed a political convention dealing with the German delegation in the commission or a resolution of the controversy by the Hague Tribunal. Germany preferred to benefit from the existing conflict by severing all cooperation along the danube; in 1936 it renounced the clauses of the Versailles Treaty concerning international rivers and withdrew its representatives from the commission. At the same time, Germany suggested changing the principles of controlling navigation on the Danube predominantly by excluding the non–Danube states (France and the United Kingdom) as well as depriving the danube commissions of their political character. After leaving the international danube commission Germany initiated efforts aimed at joining the European Danube commission. An opportunity for German access was created by the limitation of the European commission, enforced by Romania at the conference in Sinaia (1938). With Italian support, Germany joined the European Danube commission in 1939, thus gaining full control over its section of the river and impact upon navigation in the mouth of the Danube.
Translated by Aleksandra Rodzińska–Chojnowska
Проблема присутствия Германии в дунайских комиссиях в межвоенный период

После Первой мировой войны работали две дунайские комиссии: Международная дунайская комиссия и Европейская дунайская комиссия. Германия не заседала ни в одной из них, а только Бавария и Вюртемберг были членами МДК как прибрежные государства. Когда права немецких земель были ограничены в пользу федерации записями веймарской конституции, возникла проблема, кого представляют делегаты Баварии и Вюртемберга. Спор о характере немецкой делегации был улажен политическим соглашением, но в 1934 г. возобновился, когда Рейх принял на себя все права немецких земель. Германия заняла тогда позицию, согласно которой все время она была представлена в МДК двумя делегатами, имевшими два голоса, и намеревалась это состояние вещей сохранить. Остальные члены комиссии не соглашались дать Германии два голоса и предложили политическое соглашение по вопросу немецкой делегации в комиссии либо разрешение спора Гаагским трибуналом. Германия предпочитала, однако, использовать существующий конфликт для срыва дунайского сотрудничества и в 1936 г. денонсировала положения версальского договора, касающиеся международных рек, выводя своих представителей из МДК. Одновременно Германия предложила изменение правил контроля судоходства на Дунае, прежде всего, путем исключения
из него непридунайских государств (Франции и Великобритании), а также лишения дунайских комиссий политического характера. После выхода из МДК Германия начала ходатайствовать о присоединении к Европейской дунайской комиссии. Возможность приема Германии возникла после ограничения прав Европейской комиссии, вынужденного Румынией на конференции в Синайе в 1938 г. Германия, поддержанная Италией, была принята в Европейскую дунайскую комиссию в 1939 г. Таким образом, она получила полный контроль над своим отрезком реки и влияние на судоходство у устья Дуная, явившееся результатом участия в Европейской дунайской комиссии.
Перевел Игорь Закшевский

Hanna Marczewska–Zagdańska

Stany Zjednoczone wobec paktu Ribbentrop–Mołotow i losu republik bałtyckich: Litwy, Łotwy i Estonii (1939–1941)

The United States, Ribbentrop–Molotov Pact and the Fate of the Baltic Republics: Lithuania, Latvia and Estonia (1939–1941)

The Baltic republics occupied a rather distant or outright peripheral place in American politicy during the interwar period. After the First World War Washington did not immediately recognize their independence, and initially was inclined to refuse to recognize Soviet Russia and thus the division of the Russian empire. Only after 1922, when the line of the non–recognition of new Russian frontiers was abandoned, did it become possible to officially recognize Latvia, Lithuania and Estonia and to institute diplomatic agencies. The nomination of president F. D. Roosevelt in 1933 and the establishment of diplomatic relations with Moscow did not comprise a fundamental breakthrough in the treatment of the Baltic states. nonetheless, in its capacity as a buffer zone between Germany and Russia, this region increasingly attracted the attention of the White House (the mission of ambassador J. Davies in 1937 aimed at becoming acquainted with local relations and moods). The first significant signal of looming German–Soviet rivalry along the Baltic was Hitler’s annexation of Memel in 1939. owing to the small size of the controversial territory and its slight significance washington remained rather indifferent, with Secretary of State Hull issuing only an enigmatic declaration. America paid greater attention to observing and analyzing the manoeuvres carried out by Moscow, especially from the moment when Litvinov — an adherent of collective security — was replaced by Molotov (1938). The Franco–British–Soviet debates, albeit dominated by demands made by the Kremlin, intent on creating a Soviet
protectorate, were received in washington with hopes for an anti–german alliance, with Roosevelt in favour of not interrupting the negotiations. nonetheless, the American president did not appear to be surprised by news about the signing of the german–Soviet pact. washington had been receiving information about the talks conducted by Berlin and Moscow and the secret clauses of the pact. Hoping for a rapid dissolution of the new alliance, the Americans decided to avoid decisive steps. When in the autumn of 1939 the Kremlin forced the Baltic republics to set up Soviet military bases and to sign “mutual assistance” treaties, official American reactions still remained restrained, cautious and extremely balanced, and showed appreciation for Soviet efforts at creating a strategic defensive zone against Germany. The ultimate incorporation of the Baltic countries into the Soviet union forced the Roosevelt administration to express a more concrete reaction (the Welles declaration of 23 july 1940). nevertheless, the subsequent  Wellesumansky talks did not bring about any changes in the stands represented by both parties. The baltic region played a humble part in the presidential campaign of 1940, with only a few politicians, such as former president Hoover, criticising the stance assumed by Washington. true, the Atlantic charter of august 1940 made clear mention of the right of all nations to regain their independence which they had lost due to  force, but after the German invasion of the Soviet Union in 1941 its realization became very difficult in view of the territorial demands made by Stalin, now an ally of the Anglo–American powers. The American principle of the non–recognition of territorial changes in wartime was slowly relegated by the principle of postponing all discussions until the end of armed operations.
Translated by Aleksandra Rodzińska–Chojnowska

Соединенные Штаты перед лицом пакта Риббентроп–Молотов и судьбы прибалтийских республик — Литвы, Латвии и Эстонии (1939–1941 гг.)

В американской политике межвоенного двадцатилетия прибалтийские республики занимали довольно далекое, периферическое место. По окончании i Мировой войны Вашингтон не сразу признал их независимость, будучи первоначально привержен идее непризнания Советской России, а, следовательно, и неделимости Российской империи. Лишь в 1922 г., после отказа от курса непризнания изменений границ России, стало возможным официальное признание Литвы, Латвии и Эстонии Соединенными Штатами и установление с ними дипломатических отношений. Приход к власти Ф. Д. Рузвельта в 1933 г. и установление дипломатических отношений в Москвой не привело к радикальному перелому в отношении американцев к самой Прибалтике. Однако как буферная зона между Германией и Россией этот регион со временем привлекал все больше внимания Белого дома
(примером чего явилась миссия посла Дж. Дэвиса, предпринятая в 1937 г. для ознакомление с отношениями и настроениями в этом регионе). Первым серьезным сигналом приближающегося немецко–советского соперничества в Прибалтике было занятие Клайпеды Гитлером в 1939 г. Ввиду того, что дело было малого значения и касалось небольшой территории, в Вашингтоне к нему отнеслись довольно безразлично, только госсекретарь Хэлл выступил с энигматическим заявлением. Больше внимания привлекли и больше анализировались в Америке маневры Москвы, особенно с момента, когда в 1939 г. Литвинова — сторонника коллективной безопасности — сменил Молотов. Французско–англо–советские переговоры, несмотря на то, что им задавали тон требования Кремля создать советский протекторат в регионе, принимались в Вашингтоне с надеждой на образование союза про-
тив Германии. Рузвельт выступал за непрерывание переговоров. Однако известие о подписании германо–советского пакта он принял без большого удивления. Вашингтон получал доверительные сведения о переговорах Берлина и Москвы и о секретных протоколах пакта Риббентроп–Молотов. Все–таки в надежде на скорый распад нового союза он не сделал никаких решительных шагов. Поэтому, когда осенью 1939 г. прибалтийские республики были заставлены Кремлем принять советские военные базы и подписать договоры о «взаимной помощи», американские официальные реакции оставались по–прежнему сдержанными, осторожными и весьма взвешенными. Здесь понимали усилия России, направленные на создание стратегической защитной зоны, ограждающей от Германии. Окончательное включение прибалтийских стран в Советский Союз заставило, все же, администрацию Рузвельта реагировать конкретнее (заявление Уэллеса от 23 июля 1940 г.). Однако проведенные позднее переговоры Уэллес–Уманский по вопросу о Прибалтике изменили позиций обеих сторон. Скромное место заняла Прибалтика в президентской кампании 1940 г. Немногие, как бывший президент Гувер, критиковали позицию, занятую Вашингтоном. Правда, Атлантическая хартия, принятая в августе 1940 г., ясно говорила о праве народов на восстановление самостоятельности, которая была у них отнята силой, то все–таки после немецкого нападения на Советский Союз в 1941 г. ее реализация становилась исключительно трудной из–за территориальных требований Сталина — анлосаксонского союзника. Американский принцип непризнания территориальных изменений во время войны исподволь вытеснялся принципом откладывания дискуссии до окончания военных действий.

Перевел Игорь Закшевский

Elżbieta Znamierowska–Rakk

Uregulowanie kwestii dobrudżańskiej w stosunkach Bułgarii z Rumunią w okresie II wojny światowej

The Regulation of the Dobrudzha Question in the Relations between Bulgaria and Romania during the Second World War

Урегулирование добруджского вопроса в отношениях Болгарии с Румынией в период II Мировой войны

Marek K. Kamiński

Edward Beneš w orbicie sowieckich wpływów (grudzień 1943 r. – maj 1944 r.)

Edvard Beneš within the Orbit of Soviet Impact (December 1943 – May 1944)

Эдвард Бенеш в орбите советских влияний (декабрь 1943 г. – май 1944 г.)

Ewa Cytowska

Perspektywy współpracy militarnej Waszyngtonu i Moskwy a sprawa rządu polskiego (styczeń–lipiec 1944)

Perspectives of Military Cooperation between Washington and Moscow and the Polish Question (January–July 1944)

Перспективы военного сотрудничества между Вашингтоном и Москвой и вопрос польского правительства (январь–июль 1944 г.)

Mirella Korzeniewska–Wiszniewska

Geneza konfliktu serbsko–albańskiego w Kosowie w latach 1968–1998 na tle wewnętrznej polityki Jugosławii — próba analizy

The Origin of the Serbian–Albanian Kosovo Conflict of 1968–1998 against the Backdrop of the Yugoslav Domestic Policy — an Attempted Analysis

У истоков сербско–албанского конфликта в Косово в 1968–1998 гг. в свете бнyтренной политики Югославии — попытка анализа

Translated by Aleksandra Rodzińska–Chojnowska

Перевел Игорь Закшевский