Studia z Dziejów Rosji – tom 42 – Streszczenia

Wojciech Szczepański

Znaczenie katolicyzmu dla odrodzenia narodowego Albańczyków
i budowy przez nich własnego państwa
(druga połowa XIX — początek XX w.)

The Significance of Catholicism for Albanian National Renascence and the Construction
of the Albanian State (Second Half of the Nineteenth Century — Early Twentieth Century)

Existing literature on the subject correctly accentuates the fact that the conception of Albanian national identity is essentially based on non-religious factors. This thesis is usually supported by the opinion of Pashko Vasa, one of the prominent ideologues of the Albanian renascence: ”The religion of the Albanians is Albanianism”. Without undermining heretofore findings, the presented text draws attention to the question, often neglected by researchers, of the significance for the national Albanian revival (the turn of the nineteenth century) of numerous and varied undertakings pursued in the domain of the creed. Important accomplishments for the formation of modern Albanian identity, the progress of Albanian culture, and the construction of an Albanian state should be ascribed to the activity of Albanian Christians representing both rites (Western and Eastern). The text focuses on the cultural, educational and political achievements of Albanian Catholics. The accomplishments of individuals and monastic orders (especially the Jesuits and the Franciscans) were truly imposing. Another noteworthy fact is the connection between Albanians and Catholicism (particularly conspicuous among the Mirdits) which contributed to a situation in which Albanian political strivings and the national liberation and state-oriented projects from the turn of the nineteenth century enjoyed the understanding and backing of states playing an important political, economic and cultural role in the Balkans. This holds particularly true for Austro-Hungary and Italy.

Translated by Aleksandra Rodzińska–Chojnowska

Значение католицизма для национального возрождения албанцев и строительства ими собственного государства (вторая половина XIX — начало XX века)

В литературе предмета правильно подчеркивается, что концепция албанской идентичности в основном опирается на арелигиозную идентичность. В подтверждение этого тезиса чаще всего ссылаются на слова одного из главных идеологов албанского возрождения Пашко Васа: «албанизм является религией албанцев». Не оспаривая положений, доныне принятых в науке, автор представленного текста обращает внимание на упускаемый из виду вопрос значения, какое для албанского национального возрождения (на рубеже XIX и XX века) имели многочисленные и разнородные действия в конфессионной сфере. Значительные заслуги в формировании современной албанской идентичности, развитии албанской культуры и строительстве албанцами собственного государства следует приписать активности албанцев–христиан обоих обрядов (западного и восточного). В тексте посвящается внимание культурным, образовательным и политическим достижениям албанских католиков. Эти достижения, как отдельных личностей, так и монашеских орденов (прежде всего иезуитов и францисканцев) были впечатляющие. Следует обратить внимание и на то обстоятельство, что связь части албанцев с католицизмом (особенно заметная у мирдитов) способствовала тому, что албанские политические устремления, национально–освободительные и государственно-образующие проекты на рубеже XIX и XX века встретились с пониманием и поддержкой некоторых государств, играющих в Балканах важную политическую, экономическую и культурную роль. Особенно это касается Австро–Венгрии и Италии.

Перевел Игорь Закшевский

Aistė Morkūnaitė–Lazauskienė

Rola mniejszości narodowych na Litwie w tworzeniu samorządów lokalnych
w latach 1918–1919

The Participation of National Minorities in the Establishment of the Local Self-government in Lithuania (1918–1919)

The article reviews the first elections to local self–governments, the participation of the local Jews and Poles —
members of the largest national minorities, and the official policy of the Lithuanian government. Pertinent investigations were based on material kept in the Lithuanian State Archive.

During the post–war period, the legacy of assorted new national countries included ethnic minorities, which in Lithuania enjoyed considerable influence. The problem of political loyalty was additionally complicated by territorial disputes with Poland. The Lithuanian government expected the minorities, especially the Jews, who did not harbour any territorial claims, to express their support. Circulars issued by the Lithuanian authorities did not reflect ethnic discrimination.

The Jewish community backed the notion of Lithuanian independence and took an active part in local
self–government elections. Although the authorities declared equal opportunities for all minorities wishing to vote, conflicts flared up in some localities, with the Lithuanian population objecting to the presence of the Jews in self–government bodies. In towns, the Lithuanians wrote reports about the Jews and complained about illegal elections.

Some of the Poles living in Lithuania formed their own self-governments, conceived as an alternative solution; they also refused to recognise the Lithuanian authorities. Others remained loyal citizens of the Lithuanian state and participated in local self-governments together with the Jews and the Lithuanians. Numerous Poles were elected to town councils. In rural self-governments members of the Polish community were represented by landowners.

The Lithuanian government did not strictly regulate the election procedure, and permitted considerable local initiative. In Kaunas and Siaulai the elections were general, equal, direct and proportional. In certain localities councils were composed of equal numbers of representatives of different national groups. In such cases, the quota of each ethnic minority in the local self–government was discussed and decided in the course of pre–election meetings. Representatives of the national minorities held important posts in numerous self–governments.

Translated by Aleksandra Rodzińska–Chojnowska

Участие национальных меньшинств в Литве в образовании местных самоуправлений в 1918–1919 гг.

В статье представлена история первых выборов местных самоуправлений, участие в них евреев и поляков как крупнейших национальных меньшинств и политика литовского правительства в отношении национальных меньшинств. Исследование основано на материалах, хранящихся в Литовском государственном архиве.

После войны новые национальные государства получили в наследие большие национальные меньшинства. Национальные меньшинства имели значительное влияние в Литве. Проблема политической лояльности была осложнена территориальным конфликтом с Польшей. Литовское правительство ожидало поддержки со стороны национальных меньшинств. Оно особенно рассчитывало на евреев, так как они не имели территориальных притязаний. Циркуляры, публикуемые литовским правительством, не дискриминировали национальных меньшинств.

Евреи поддерживали идею литовской независимости. Они активно участвовали в выборах местного самоуправления. Хотя литовское правительство декларировало равные возможности национальных меньшинств в участии в выборах, в некоторых местах возникали конфликты: литовское население не желало участия евреев в формировании местного самоуправления. В городах литовцы писали доносы на евреев и жаловались на незаконные выборы.

Литовские поляки формировали польские местные самоуправления в Литве как альтернативные самоуправления. Они не признавали литовского правительства. Другая часть польского населения была лояльна по отношению к современному литовскому государству и участвовала в местном самоуправлении вместе с литовцами и евреями. Многие поляки было избрано в городские советы. В сельских местных самоуправлениях поляки были представлены землевладельцами.

Литовское правительство не произвело строгого урегулирования процедуры выборов. Широкая сфера оставлялась местной инициативе. В Каунасе и Шауляй выборы были всеобщие, равные, прямые и пропорциональные. В некоторых местах советы были составлены из равного числа представителей различных национальных групп и в этом случае число представителей каждой национальности в местных самоуправлениях было предметом обсуждения и решалось на предвыборных встречах. Во многих самоуправлениях представители национальных меньшинств занимали важные посты.

Перевел Игорь Закшевский

Joanna Gierowska–Kałłaur

Polacy i Białorusini we wzajemnych opiniach w latach 1918–1921

Poles and Byelorussians in Mutual Opinions. 1918–1921

The article is based on source material predominantly of Polish origin and at present found in Polish and Lithuanian archives.

By referring to material discovered primarily in Vilnius the author discusses not only critical opinions formulated in the summer of 1918 by representatives of the Polish political elite in Minsk (Edmund Iwaszkiewicz, a member of the Polish Council) about contemporary Byelorussian elites, but also cites select statements by important figures on the Byelorussian political scene (Anton Luckiewicz/Lutskevich) found in Byelorussian printed sources. Apparently, the Byelorussians treated cooperation with the Poles at best as a pragmatic solution.

In turn, the material stored in Warsaw made it possible to propose an outline of the social and national situation in assorted counties of the District of Brześć (Brest) of the Eastern Territories Civilian Administration (1919–1920). Although the obtained image is incomplete it certainly contains valuable data about heretofore unknown facts. The proximity of lands comprising reborn Poland and the activity of the Polish inhabitants of the District of Brześć in the western and northern counties intensified the already functioning negative stereotypes.

Familiarity with the political and social situation prevailing in the discussed terrains makes it easier to understand the reasons for disillusionment with the Poles, demonstrated after the summer of 1919 not only by the Byelorussian elites but also by the peasants.

Ascertaining the deplorable decisions of the local county authorities and the ill will of the higher administration of the District of Brześć, which de facto boycotted the programme announced in the Wilno Proclamation issued in April, still does not provide an answer to the following question: why in the first half of 1919 (and earlier) the Byelorussian elites did not express readiness for authentic and unfeigned cooperation with the Polish State? The author does not propose a definitive solution, but she does confirm the negative impact of the stereotype of the Pole (Piłsudski) which functioned (and at times still does) among the Byelorussians. She considers this highly undesirable phenomenon to be the greatest obstacle for the development of objective research relating to Byelorussian-Polish relations and conducted in Belarus.

Translated by Aleksandra Rodzińska–Chojnowska

Поляки и белорусы во взаимных представлениях в 1918–1921 годах

Статья основана на источниковом материале, созданном главным образом поляками и хранящемся ныне в литовских и польских архивах.

На основании материалов, найденных, прежде всего, в Вильнюсе, автор не только излагает критические суждения, формулировавшиеся летом 1918 года представителями польской политической элиты в Минске (Эдмунд Ивашкевич, представитель Польского совета) о современных белорусских элитах, но и приводит избранные высказывания значительных деятелей белорусской политической сцены (Антон Луцкевич), извлеченные из белорусских источниковых публикаций. Из них следует, что белорусы в лучшем случае подходили к сотрудничеству с поляками с прагматических позиций.

С другой стороны, материалы, накопленные в Варшаве, позволили представить в общих чертах общественную и национальную ситуацию в повятах Брестского округа Гражданского управления восточных земель (1919–1920). Хотя представленная картина является неполной, мы находим в ней ценные данные о не известных доныне фактах. Ввиду близости земель, уже входящих в состав возрожденной Польши, и активности польских жителей Брестского округа, в ряде западных и северных повятов этого округа дошло до взаимного обострения действовавших в то время негативных стереотипов.

Кроме того, ознакомление с политическими и общественными реалиями этих земель позволяет понять причины разочарованности поляками, проявляемой после лета 1919 года не только белорусскими элитами, но и крестьянскими слоями.

Одна констатация недопустимых действий тогдашних повятовых властей и злой воли высшей администрации Брестского округа Гражданского управления, фактически бойкотировавшей программу, объявленную в апрельском Виленском воззвании, еще не дает полного ответа на вопрос, почему в первой половине 1919 года (и ранее) белорусские элиты не изъявляли желания установить подлинное, а не симулируемое сотрудничество с Польским государством. Поэтому автор не решает окончательно этот вопрос, тем не менее, отмечает отрицательное воздействие стереотипа поляка (Пилсудский), который функционировал (и еще кое когда функционирует) среди белорусов. Это нежелательное явление, по ее мнению, является также наибольшей опасностью, угрожающей развитию в Белоруссии объективных исследований на тему белорусско-польских отношений.

Перевел Игорь Закшевский

Piotr Pyzel

PROKLAMOWANIE BIAŁORUSKIEJ SOCJALISTYCZNEJ REPUBLIKI RADZIECKIEJ

The Proclamation of the Byelorussian Socialist Soviet Republic

Upon the basis of the Treaty of Brest (March 1918) the majority of Byelorussian territory (with the exception of
a part of the gubernia of Vitebsk and Mohylev/Mohyliv/) found itself under German rule. The Russian side treated this state of things as transitory, but the leaders of the Russian Soviet Federal Socialist Republic (RSFSR) were not clear about the further status of the Byelorussian terrains. On the one hand, already on 31 January 1918 a Byelorussian department (Belnatskom), headed by Alexander Cherviakov, had been established in the People’s Commissariat on National Issues of the RSFSR, and Byelorussian sections, created out of existing leftist Byelorussian groups, soon became part of the Russian Communist Party (Bolsheviks) and were active in assorted Russian towns inhabited by Byelorussian refugees. On the other hand, significant organs of the Western District (which encompassed also Byelorussian territory) were dominated by activists who questioned not only all attempts at distinguishing Byelorussia but even the existence of the Byelorussian nation or language.

One of the chief premises for the establishment of Byelnatskom was the wish to neutralise among the Byelorussian refugees all impact exerted by pro–independence and anti-Bolshevik organisations; the Byelorussian People’s Republic was proclaimed in Minsk in March 1918, at the time of the German occupation. Byelnatskom pursued educational and publishing activity. The refugees started to formulate a conception of turning Byelorussia into a Soviet republic and a part of the RSFSR. This was also the spirit of the declaration issued by the All–Russian Convention of Refugees from Byelorussia, held in Moscow in July 1918.

Not until the last days of 1918, several weeks after the German occupation of Byelorussian territories came to an end, did the leaders of the RSFSR agree to the above outlined proposal. The North–Western District Conference of the Russian Communist Party (Bolsheviks), soon renamed the First Convention of the Communist Party (Bolsheviks) of Byelorussia, was inaugurated on 30 December in Smolensk. The convention announced the establishment of the Soviet Socialist Republic of Byelorussia, composed of the former Minsk, Grodno, Vitebsk, Smolensk and Mohylev gubernias. The convention also set up a Provisional Workers–Peasants Government headed by Zmicier Zylunowicz/Zmitsier Zhilunovich, one of the Byelnatskom activists. Formally, the new republic was not part of the RSFSR.

Already on 16 January 1919 leaders of the Russian Communist Party (Bolsheviks) decided to exclude the gubernias of Vitebsk, Mohylev and Smolensk from the Soviet Socialist Republic of Byelorussia, and to once again incorporate them into the RSFSR. The remaining part of the Republic of Byelorussia was to be annexed by the Lithuanian Soviet Republic. Despite initial protests voiced by the Byelorussian leadership, the First All–Byelorussian Convention of Soviets, held on 2–3 February 1919, accepted these decisions. A unification convention of the communist parties of Lithuania and Byelorussia took place at the beginning of March.

The capital of the new Lithuanian–Byelorussian Soviet Republic (Lit–Byel) was Wilno/Vilnius. Already on 21 April the town was captured by Polish armed forces. The capital was then transferred to Minsk, which on 8 August also found itself in Polish hands. Some of the organs of the Lithuanian–Byelorussian Republic had been dissolved already earlier, and others were to continue working in Smolensk. Lit–Byel ceased functioning a year later, when the RSFSR officially recognised the Republic of Lithuania (12 July 1920); in the remaining six counties of the gubernia of Minsk it once again proclaimed the Socialist Soviet Republic of Byelorussia.

Translated by Aleksandra Rodzińska–Chojnowska

Провозглашение Белорусской Советской Социалистической Республики

В силу Брестского договора, заключенного в марте 1919 г., большинство белорусских земель (за исключением части Витебской и Могилевской губерний) очутилось под немецким господством. Российская сторона рассматривала такое состояние как временное, однако, в руководстве РСФСР не было ясности относительно дальнейшего статуса белорусских земель. С одной стороны, еще 31 января 1918 г. при Народном комиссариате по делам национальностей РСФСР было образовано особое отделение — Белорусский национальный комиссариат (Белнацком) во главе с Александром Червяковым, а при РКП(б) стали вскоре работать белорусские секции, созданные, в частности, из ранее действовавших белорусских группировок левого направления. Они действовали в разных городах России, в которых проживали группы белорусских беженцев. С другой стороны, в руководящих органах Западной области (охватывавшей, в частности, белорусские земли) преобладали деятели, оспаривавшие не только какое-либо обособление Белоруссии, но даже существование особой белорусской нации или языка.

Одной из главных предпосылок создания Белнацкома было желание нейтрализовать в разных группах белорусских беженцев влияния организаций, выступавших за независимость и антибольшевистских (в марте 1918 г. в занятом немецкими войсками Минске была провозглашена Белорусская Народная Республика). Белнацком развернул, в частности, просветительную и издательскую деятельность. В его группировках стала появляться концепция выделения Белоруссии как советской республики в составе РСФСР. В этом духе высказался, в частности, Всероссийский съезд беженцев из Белоруссии, состоявшийся в июле 1918 года в Москве.

Руководство РСФСР согласилось на это лишь в последние дни 1918 г., несколько недель спустя по окончании немецкой оккупации белорусских земель. 30 декабря в Смоленске началась VI Северо–западная областная конференция РКП(б), вскоре переименовавшая себя в I съезд Коммунистической партии (большевиков) Белоруссии. На съезде была провозглашена Советская Социалистическая Республика Беларуси. В ее состав вошли Минская, Гродненская, Витебская, Смоленская и Могилевская губернии. Было образовано также Временное рабоче–крестьянское советское правительство Беларуси во главе со Змитером Жилуновичем, одним из деятелей Белнацкома. Новая республика не входила формально в состав РСФСР.

Уже 16 января 1919 г. руководство РКП(б) приняло решение об исключении Витебской, Могилевской и Смоленской губерний из БССР и воссоединении их с РСФСР. Остальная часть Советской Белоруссии должна была объединиться с Советской Литвой. Несмотря на первоначальные протесты белорусского руководства, I Всебелорусский съезд Советов, работавший 2-3 февраля 1919 г., утвердил эти решения. В начале марта состоялся объединительный съезд коммунистических партий Литвы и Белоруссии.

Столицей новой Литовско-Белорусской ССР (Литбела) стал Вильнюс. Однако уже 21 апреля город был занят польскими войсками. Столица была переведена в Минск, который 8 августа также очутился в польских руках. Часть органов Литовско-Белорусской Республики уже ранее была распущена, часть должна была работать дальше в Смоленске. Литбел окончательно прекратил свое существование годом позже, когда РСФСР официально признала Литовскую республику (12 июля 1920 г.), а на территории остальных 6 районов Минской губернии была вновь провозглашена Белорусская Советская Социалистическая Республика.

Перевел Игорь Закшевский

Aleksandra J. Leinwand

ORGANIZACJA I FUNKCJONOWANIE PROPAGANDY BOLSZEWICKIEJ PODCZAS WOJNY POLSKO–SOWIECKIEJ 1919–1920

The Organisation and Functioning of Bolshevik Propaganda during the Polish-Soviet War. 1919–1920

The war waged by independent Poland and Bolshevik Russia from the beginning of 1919 to October 1920 was conducted on several levels — military, political, diplomatic, ideological and propaganda. The fact that the period under discussion witnessed a confrontation of two newly emergent and totally different states determined the nature of the war, entailing a clash of systems and world outlooks. The Bolsheviks, who had been ruling Russia from the end of 1917, wished to carry the “flame of the revolution” to Western Europe and the whole world. Sovereign Poland was perceived as an obstacle for the “march of the revolution” and thus had to be eliminated. Józef Piłsudski, Head of State and Commander in Chief, was well aware of the threat looming over Poland. His objective was to strengthen the young Polish state and to shift Bolshevism as far from its frontiers as possible. Soviet Russia deployed political means: propaganda aimed against the “White Poles” and intent on promulgating “Soviet Poland”. The propaganda apparatus supported the military and political-diplomatic campaign conducted by the RSFSR. Vehement anti-Polish propaganda (involving the fundamental thesis on “Polish imperialism”) was successfully conducted in the West. A decisive impact on the form and course of this campaign was exerted by high-ranking Soviet functionaries: Lenin, Trotsky, Stalin, Radek and Chicherin, the people’s commissar for foreign affairs. The purpose of millions of posters, leaflets and brochures was to influence public opinion in Russia; they were also published for the needs of the army (both the Red Army and the forces of the opponent) and the civilian population of those territories which found themselves in the throes of hostilities. Numerous artists, such as Vladimir Mayakovsky or Demian Biedny, were employed by the propaganda apparatus. The outcome of the enormous campaign proved unsatisfactory, and the leaders of the RSFSR were forced to admit that the military defeat of Bolshevik Russia was accompanied by a propaganda failure.

Translated by Aleksandra Rodzińska–Chojnowska

Организация и функционирование большевистской пропаганды во время польско-советской войны 1919–1920 гг.

Война, шедшая с начала 1919 до октября 1920 года между независимой Польшей и большевистской Россией, проходила на военной, политической, дипломатической, а также идеологической и пропагандистской плоскостях. Именно эта последняя область является предметом настоящей статьи. Тот факт, что в этот период произошла конфронтация двух ново возникших, радикально отличающихся друг от друга государственных организмов, предопределила характер этой войны. Наступило столкновение систем и мировоззрений. Правившие Россией с конца 1917 года большевики хотели перенести «пламя революции» на запад Европы и на весь мир. Суверенная Польша была препятствием в этом «походе революции», которое необходимо было удалить. Начальник государства и Главнокомандующий Юзеф Пилсудский отдавал себе отчет в опасности, угрожающей Польше. Своей целью он признал укрепление молодого польского государства и оттеснение большевизма по возможности дальше от его границ. Советская Россия применила в войне с Польшей политическое оружие: бурную агитацию и пропаганду, направленную против «белополяков», и распространение идеи «советской Польши». Пропагандистский аппарат всемерно поддерживал проводимую РСФСР вооруженную и политико-дипломатическую акцию. Бурная антипольская агитация (с главным тезисом о «польском империализме») успешно велась в западной Европе. Решающее влияние на форму и ход направленной против Польши акции имели высшие советские функционеры: Ленин, Троцкий, Сталин, Радек и народный комиссар иностранных дел Чичерин. Были напечатаны миллионы листовок, плакатов и пропагандистских брошюр, для формирования мнения жителей России и для распространения в войсках (как в Красной Армии, так и в армии противника) и среди гражданского населения территорий, охваченных войной. В работу в агитационно-пропагандистском аппарате были вовлечены многие художники, писатели как, например, Владимир Маяковский, Демьян Бедный. Результат огромной, широкомасштабной пропагандистской акции, направленной в 1919–1920 гг. против Польши, был для советской стороны неудовлетворительным. Военному поражению большевистской России сопутствовал неуспех в сфере пропаганды, что признали сами руководители РСФСР.

Перевел Игорь Закшевский

Michał Jarnecki

W „REPUBLICE NAUCZYCIELI”.
EWOLUCJA STOSUNKÓW POLITYCZNYCH NA RUSI ZAKARPACKIEJ W DOBIE AUTONOMICZNEJ 1938–1939

In “The Republic of Teachers”.
The Evolution of Political Relations in Subcarpathian Rus’ during the Autonomy Period, 1938–1939

Already at the very onset of its existence Czechoslovakia committed itself to grant autonomy to Subcarpathian Rus’, but neglected to keep its promise. Only the growing threats posed by Nazi Germany, the deteriorating condition of the state, and the Munich crisis accelerated the actual introduction of autonomy. This opportunity was appreciated by the up to then competing groups of three basic political and linguistic currents: the Russophile Autonomous Agricultural Union and Rus’ National Autonomist Party (RNAP), the Ukrainian Social Democracy and Christian–Peasant Party, and the local so–called Rusnak orientation, composed primarily of members of the Agrarian Party and the supporters of governors K. Hrabar and I. Parkanyi; they briefly consolidated their efforts and created the Russian–Ukrainian National Council. Talks held in Uzhhorod on 7 and 8 October 1938 led to the establishment of an autonomous government whose first prime minister was the Russophile politician Andriy Brody/Andrii Brodii. Two weeks later, Brody was accused of espionage for Hungary (the charges were partly true) and dismissed; on 26 October 1938 he was succeeded by Augustin/Avhustyn Voloshyn, a member of the competing Ukrainian option. During the ensuing rapid Ukrainisation campaign the country became known as “Carpatho–Ukraine”. The resultant purges affected not only Czech officials but predominantly rivals from the Russophile and Rusnak circles. S. Fentsyk, the leader of the RNAP, fled to Hungary. A grave blow was dealt to autonomous rule by the annexation of part of Rus’ upon the basis of the first Vienna Arbitration of 1 November 1939, which granted Hungary the largest cities of Uzhhorod and Mukachevo; the small town of Khust became the administrative capital. Officially, the autonomous status was enacted by the National Assembly (both parliamentary chambers) on 19 and 22 November 1938. The further fate of “Carpatho–Ukraine” was uncertain: Poland and Hungary did not conceal their intention to achieve a joint border and thus liquidate the “Ukrainian Piedmont”. Poland also feared the contagious impact of autonomous Rus’ upon her Ukrainian citizens in Galicia and Volhynia, deprived of such opportunities. Moreover, the Polish government was uneasy about the creation of the core of future armed forces — the so–called Carpathian Sich, as well as the presence in the new authorities of numerous arrivals from Galicia. In turn, Hungary tried to restore, at least partially, her former historical frontier which until 1918 encompassed also Carpathian Rus’. By aiming at a destabilisation of “Carpatho–Ukraine”, in October and November both states conducted a number of sabotage campaigns, known in Poland under the cryptonym “Łom” (Crowbar) and ultimately halted under German pressure. The consolidation of the new country progressed despite economic difficulties and the inefficient and inexperienced administration. Elections to the Soim (parliament) of autonomous Rus’ were held in February 1939, and almost all the seats were won by the ruling Ukrainian National Union. Anxious about the development of events in Rus’, the authorities in Prague attempted to restore their influence and on 16 January 1939 appointed General Lev Prchala, a former legionnaire universally regarded as a “strong man”, as minister of internal affairs of “Carpatho–Ukraine”. The machinations of Prague also resulted in the dismissal of the radical Rusynophile Minister Yulian Revay/Iuliian Revai, earlier associated with the Social Democracy. Revay, responsible for transport and the economy, and probably the most dynamic member of the autonomous authorities, was involved in unambiguous attempts at linking the future of Rus’ with Nazi Germany. The politicians of Subcarpathian Rus’ were unaware of the fact that Hitler actually did not have any precise plans regarding their small country. Naively believing in a Third Reich protectorate, they never anticipated that the Fuhrer would decide to liquidate their autonomous state for the sake of an agreement with the Hungarians and to avoid aggravating the Soviet Union, disturbed by the course of events. In mid–March 1939, the Hungarian army, with German consent, occupied Rus’ after several days of battles. The proclamation of independence by A. Voloshyn on 14 March 1939 was merely symbolic. Poland, which for years had been intending to establish a joint frontier with Hungary, was not overjoyed at the new developments. After all, the whole spectacle had been directed by the Third Reich and not by Warsaw or Budapest.

Translated by Aleksandra Rodzińska–Chojnowska

В «Республике учителей».
Эволюция политических отношений в Закарпатской Руси в период автономии 1938–1939 гг.

Чехословакия уже на заре своего существования обязалась предоставить автономию Карпатской Руси, но не торопилась выполнить обещание. Лишь нараставшая в 1938 г. угроза со стороны нацистской Германии, ослабление государства и мюнхенский кризис способствовали действительному введению автономии. Свои шансы увидели и доныне враждующие и соперничающие группировки трех основных политических и языковых направлений — русофильского (АЗС и РНАП), украинского (социал–демократы и Христианско–народная партия) и местного, так наз. руснацкого (главным образом аграрии и круги, близкие губернаторам — К. Грабарю и Парканьи), которые объединили свои усилия и на краткое время образовали Русско–Украинский национальный совет. Переговоры, проведенные 7 и 8 октября 1938 г. в Ужгороде, привели к образованию автономного Карпаторусского правительства, первым премьер–министром которого стал русофильский политик Андрей Бродий. Будучи обвинен в шпионаже в пользу Венгрии, что отчасти даже было правдой, Бродий был 2 недели спустя смещен и с 26 октября 1938 г. премьер–министром стал Август Волошин из конкурентного украинского направления. Наступила ускоренная украинизация края, который изменила свое название, именуясь теперь «Карпатской Украиной». Вскоре наступили чистки, охватившие, впрочем, не только чешских чиновников но, и главным образом, соперников из русофильских и руснацких кругов. В Венгрию бежал С. Фенчик, лидер РНАП. Тяжелым ударом для автономной власти стало урезание территории Руси в силу первого венского арбитража 2 ноября 1938 г. Венгрией, которая захватила важнейшие города страны — Ужгород и Мукачево. Административной столицей стал городок Хуст. Официально автономный статус приняло работавшее 19 и 22 ноября 1938 г. Национальное собрание (обе палаты парламента). Дальнейшая судьба «Карпатской Украины» тоже была неверная. Польша и Венгрия не скрывали, что стремятся установить общую границу и тем самым ликвидировать «украинский Пьемонт». Польша опасалась заразительного влияния автономной Руси на своих украинских граждан в Галиции и Волыни, лишенных подобных возможностей. Кроме того, польское правительство было обеспокоено образованием суррогата вооруженных сил автономного края — так наз. Карпатской Сечи, и многочисленным участием во властях пришельцев из Галиции. В свою очередь, Венгрия пыталась хотя бы частично восстановить свои прежние исторические границы, в пределах которых Карпатская Русь находилась до 1918 г. Стремясь дестабилизировать «Карпатскую Украину», оба государства провели в октябре и ноябре ряд диверсионных и саботажных акций, которые на польской стороне носили название «Лом». Под давлением Германии они были прерваны. Процесс консолидации, несмотря на экономические трудности и неорганизованность неопытной молодой администрации (руководимой в большинстве бывшими учителями — отсюда название «Республика учителей»), продолжался. В феврале 1939 г. состоялись выборы в Сойм (парламент) автономной Руси, в которых почти все мандаты захватила партия власти, Украинское национальное объединение. Обеспокоенная развитием ситуации на Руси Прага пыталась восстановить здесь свои влияния, назначив 16 января 1939 г. министром внутренних дел «Карпатской Украины» генерала Льва Прхалу, бывшего легионера Пилсудского, пользовавшегося славой «сильного человека». Прага добилась также отставки радикального украинофила, министра Юлиана Ревая, ранее связанного с социал–демократией. Ревай, ответственный за транспорт и экономику, был, пожалуй, самым энергичным членом автономных властей, однозначно старавшимся связать судьбы края с нацистской Германией. Гитлер, чего политики Карпатской Руси не понимали, в сущности, не имел ясно определенных планов относительной этой малой страны. Наивно веря в протекцию Третьего рейха, они не ожидали, что фюрер во имя соглашения с Венгрией, а в то же время не желая чрезмерно раздражать обеспокоенного развитием событий СССР (у которого были также проблемы с собственными украинцами), а даже Польши, решиться ликвидировать маленькое автономное государство. В середине марта 1939 г. венгерские войска с немецкого разрешения заняли после нескольких дней боев территорию Руси. Провозглашение 14 марта 1939 года независимости А. Волошиным оставалось лишь символической декларацией. Для Польши, которая много лет стремилась к общей с Венгрией границе, эти события не были, однако, поводом для радости. Режиссером спектакля был Третий рейх, а не Варшава ни Будапешт.

Перевел Игорь Закшевский

Jędrzej Paszkiewicz

Grecja we włoskich relacjach dyplomatycznych i propagandowych
w latach 1939–1940

Greece in Italian Diplomacy and Propaganda in 1939–1940

Italian propaganda and diplomatic undertakings in Greece during the 1939–1940 period were directly connected with the premises of imperial and war policies. Italian fascists were of the opinion that political and military control over Greek territory would make it possible to strengthen their position in the Eastern Mediterranean and the Balkans. This was the reason why Greek–Italian relations in the titular years have been, as a rule, described within the context of Italian–British rivalry in South–Eastern Europe. The wartime policy of the Ioannis Metaxas regime was assessed negatively. Despite assurances expressed by, i. a. the Italian ambassador to Athens, and concerning the maintenance of Greek neutrality, Benito Mussolini and Galeazzo Ciano, the Italian minister of foreign affairs, declared that Greece was a British satellite and thus posed a threat to the security of Italy. In 1940 this conviction was supported by reports sent from Athens by the renowned man of letters Kurt Erich Suckert (pen name Curzio Malaparte) and by accounts provided by Italian agents in Greece.

Italian war propaganda gave pride of place to the defensive aspect of the invasion, purportedly provoked by the Greeks and the British. Greece was described as a backward country, rent by domestic conflicts and governed by a treacherous and repressive regime. In order to stir enthusiasm, confirm the myth of the invincible Italian army, and show that fascist Italy was capable of equalling the spectacular successes of the German armed forces, propaganda material echoed also all the negative stereotypes — the Greeks were accused of cowardice and irresponsibility for the fate of their state.

Translated by Aleksandra Rodzińska–Chojnowska

Греция в итальянских дипломатических и пропагандистских
отношениях в 1939–1940 годах

Итальянские дипломатические и пропагандистские отношения с Грецией в 1939–1940 годах оставались в прямой связи с положениями имперской и военной политики Италии. Итальянские фашисты считали, что военно-политический контроль над греческой территорией позволил бы им укрепить их позиций в восточной части Средиземного моря и на Балканах. Поэтому греко–итальянские отношения в этот период описывались чаще всего в контексте итальянско–английского соперничества в Юго-Восточной Европе. Отрицательно оценивалась политика режима Иоанниса Метаксаса по отношению ко второй мировой войне. Несмотря на заверения со стороны, в частности, итальянского посла в Афинах, о хранении Грецией нейтральности, Бенито Муссолини и министр иностранных дел Галеаццо Чиано выражали мнение, что это государство является сателлитом Великобритании и несет угрозу безопасности Италии. В этом убеждении укрепляли их, в частности, корреспонденции, присылаемые в 1940 году из Афин известным литератором Куртом Эрихом Зуккертом (псевдоним Курцио Малапарте) и донесения итальянских агентов из Греции.

Итальянская военная пропаганда на первый план выдвинула оборонный аспект вторжения, будто бы спровоцированной греками и англичанами. Греция описывалась как страна отсталая в цивилизационном отношении, раздираемый внутренними конфликтами и управляемая коварным репрессивным режимом. В стремлении возбудить боевой энтузиазм среди населения, утвердить миф непобедимой итальянской армии и показать, что фашистская Италия наравне с Германией способна одерживать впечатляющие военные успехи, в пропагандистских материалах распространялись все негативные стереотипы на тему греков. Они обвинялись в трусости и отсутствии ответственности за свое государство.

Перевел Игорь Закшевский

Ewa Cytowska

Stany Zjednoczone i problem polski, czerwiec–grudzień 1941 r.

The United States of America and the Polish Question. June–December 1941

The U.S.A. did not react unambiguously to the German attack launched against the Soviet Union on 22 June 1941. In the same month, the Department of State, which had already considered such an eventuality, claimed that the Soviet Union did not share its principles. This is why directives formulated in case of war stressed that no promises or obligations should be formulated in relation to Moscow.

Immediately after the outbreak of the German–Soviet war President Roosevelt, who had contributed to the official recognition of the Soviet Union and was free of all prejudices, was inclined to support the opinion that the Soviet Union deserved to be helped. On the other hand, he was well aware of the fact that American anti–communists remembered the German–Soviet alliance and would criticise such assistance. Consequently, the President attached special importance to the statement made on 23 August by the Polish prime minister, General W. Sikorski, announcing a new stage in relations with the Soviet Union. The willingness to embark upon cooperation, expressed by the Polish government, and certain gestures made towards the Soviet Union (such as the Ciechanowski letter about freedom of religion) which cast a favourable light on Russian policies, made it possible to carry out a positive verification of the new ally, now entering the world of values represented by the Atlantic Charter. The constructive policy of the Polish government allowed the President to force through an aid programme, and to overcome the resistance of American society. Polish politicians, who had at their disposal certain assets, proved incapable of taking advantage of the existing circumstances, and were either unable or did not even try to benefit from the offered chance, however modest, to exert pressure on Washington while signing the Sikorski–Mayski agreement, or from participation in the Moscow conference held in October 1941.

The President’s interest in Polish questions reached its peak during the period preceding the inclusion of the Soviet Union into the Lend Lease programme. Not without reason did the President, fearing negative reaction on the part of public opinion, intervene in Moscow (November 1941), thus making it possible for Prime Minister W. Sikorski to go to the Soviet Union where, thanks to American support, he could successfully propose the evacuation of Polish armed forces.

Once the Lend Lease programme encompassed also the Soviet Union, the period in which Poland could be of use for U.S. objectives came to an end. For the Polish government it denoted the onset of a stage when the American policy could play a positive role in tackling the most important question of the still unresolved eastern frontier.

Translated by Aleksandra Rodzińska–Chojnowska

Соединенные Штаты и польская проблема, июнь — декабрь 1941 г.

В Соединенных Штатах немецкое нападение на СССР 22 июня 1941 г. не было принято однозначно. В июне 1941 г. в Госдепартаменте, где уже раньше рассматривалась такая возможность, было признано, что Советский Союз не разделяет принципов, «которые мы разделяем». Поэтому в рекомендациях, принятых на случай войны, подчеркивалось, что Москве не следует давать никаких обещаний, ни принимать на себя никаких обязательств.

Сразу после начала немецко–советской войны президент Рузвельт, который привел к признанию СССР и был лишен каких–либо предубеждений, склонялся к мнению, что Советскому Союзу следует оказать помощь. Однако президент понимал, что выступающие против коммунизма американцы хорошо помнят период немецко–советского союза и будут критичны по отношению к такой помощи. Поэтому сделанное 23 августа заявление премьер-министра польского правительства генерала В. Сикорского, предвещавшее новый этап в отношениях с СССР, имело для президента особое значение. Воля польского правительства к сотрудничеству, некоторые доброжелательные по отношению к Советскому Союзу жесты (например, письмо Цехановского по вопросу о религиозных свободах), представляющие русскую политику в лучшем свете, позволяли положительно оценить нового союзника, который вступал в мир ценностей Атлантической хартии. Доброжелательная по отношению к СССР польская политика облегчала президенту продвижение программы помощи и преодоления сопротивления общества. Польские политики, имея в руках некоторые козыри, не сумели использовать своих bons offices, не сумели и не пытались использовать своих скромных, правда, возможностей нажима на Вашингтон в момент заключения договора Сикорский — Майский или участия в московской конференции в октябре 1941 г.

Высшей точкой особой заинтересованности президента Польшей был период, предварявший охват Советского Союза ленд-лизом. Не без причины и не без интереса в ноябре 1941 г. президент, опасаясь негативных реакций общественного мнения, решился на вмешательство по вопросу Польши в Москве. Благодаря этому вмешательству смог произойти визит премьера В. Сикорского в СССР и он смог там, пользуясь американской поддержкой, успешно выступить с проектом эвакуации польской армии.

С распространением на Советский Союз программы ленд–лиза закончился период, когда Польша могла помогать Соединенным Штатам в достижении их целей, тогда как для Польского правительства начинался период, когда американская политика могла сыграть положительную роль по самому важному вопросу — неурегулированному вопросу польской восточной границы.

Перевел Игорь Закшевский

Elżbieta Znamierowska–Rakk

Związek Sowiecki wobec planów federacyjnych państw bałkańskich (1942–1948)

The Soviet Union and the Federation Plans of the Balkan States (1942–1948)

The author discusses the political game conducted by Stalin during the second world war and the early post–war years, and involving the conception of a Balkan federation. The Soviet dictator was a determined opponent of all federation plans concerning Central–Eastern Europe and perceived them as a threat for Soviet expansion in this macro–region. Consequently, in 1942 he brought about the downfall of the already prepared Polish–Czechoslovak confederation and contributed to the failure of the well–advanced Yugoslav–Greek union. Stalin’s veto on plans for a post–war configuration of Central–Eastern Europe could not be ignored by the western powers in view of the stronger position held by the Soviet Union in the Big Three. Nonetheless, in order to counterbalance the rejected federation plans and, at the same time, to enjoy strategic, political and economic profits, the Soviet dictator proposed the establishment of a post–war Yugoslav–Bulgarian federation, counting on the union’s subjugation by the Kremlin, Soon afterwards, he became aware that the political leaders of Yugoslavia did not intend to be controlled by Moscow and tried to conduct an independent foreign policy which could prove to be a infections example for Bulgaria. In this state of things, Stalin, who aimed at thwarting the South Slavic union, embarked upon a tactic of camouflaged and interchangeable support for the divergent negotiation stands represented by Belgrade and Sofia; in 1948 his political game finally torpedoed the idea of a federation.

Translated by Aleksandra Rodzińska–Chojnowska

Советский Союз перед лицом федеративных планов балканских государств (1942–1948)

В статье представлена политическая игра, которую вел Сталин вокруг идеи федерации на Балканах в период второй мировой войны и в первые годы после ее окончания. Советский диктатор был решительным противником всяких федеративных замыслов в Центрально–Восточной Европе, усматривая в них угрозу экспансии Советского Союза в этом макрорегионе. Поэтому в 1942 г. он довел до упадка готовившейся польско–чехословацкой конфедерации, а также способствовал разрушению продвинутой концепции югославско–греческого союза. Вето Сталина по отношению планов послевоенной конфигурации Центрально-Восточной Европы не могло игнорироваться западными державами ввиду тогдашнего усиления позиции Советского Союза в «Великой Тройке». Тем не менее, советский диктатор, чтобы создать противовес для отклоненных федеративных проектов, а в то же время получить большие политико–стратегические и экономические выгоды, предложил образование после войны югославско–болгарской федерации. При этом он рассчитывал на полное подчинение союза коммунизированных стран Кремлю. Однако вскоре советский руководитель увидел, что политическое руководство Югославии не намерено подчиниться контролю Москвы и пытается вести независимую внешнюю политику, что может стать заразительным примером для Болгарии. В этом положении Сталин, стремясь к срыву южнославянского союза, принял тактику камуфляжной попеременной поддержки расходящихся позиций, занимаемых в переговорах Белградом и Софией. В результате этой игры идея федерации южных славян была торпедирована в 1948 г.

Перевел Игорь Закшевский